Быть протагонистом

В романе «Протагонист» цитируются фрагменты древнегреческих трагедий, где тема рока – основополагающая. А ваши персонажи носят маски в прямом и переносном смысле. В этом ли заключаются стилевые отсылки к античным романам?

Мне кажется, это одна из связок с античной трагедией – идея рока, предустановленности, отсутствия выбора. Зачастую мы не осознаем ряд установок, которые и выстраивают определенный сценарий жизни, в рамках которого остается уже довольно мало свободы. Об этом очень подробно идет речь в книге ученика Э. Берна Клода Штайнера «Сценарии жизни людей», где указываются, как происходит формирование определенных жизненных стратегий уже с раннего детства. И да, античные трагедии как трагический сценарий там упоминаются отдельно.

Сами верите в судьбу?

На открытке по мотивам «Протагониста» есть фраза, которая для меня очень важна: «Можно быть больше того, что тебе дано. Можно быть другим. Никакой судьбы. Никакого предопределения. Ничего такого». Это как раз история про ежедневный выбор. Но при этом я понимаю, что каждый новый выбор создает ответвление возможных вариантов, делая один более вероятным, чем другой. Есть ли у меня ощущение, что куда-то или к кому-то меня «приводило»? Да. Точно ли эти «приведения» связаны с провидением? Не знаю, это все еще загадка для меня.

Что послужило отправной точкой для написания книги, и какие болевые точки проявили именно эти девять голосов?

Отправной точкой послужило реальное происшествие со студентом университета, в котором я работала. Оно сразу вызвало воспоминание об очень похожей истории, случившейся во времена моего студенчества на расстоянии одного рукопожатия – и о ряде таких же историй на других факультетах и в других вузах. Первая глава – ответ на вопрос «а что бы почувствовала я, случись такое с моим студентом?». Остальные маски тоже отвечали на вопрос «а что, если?».

Герои «Протагониста» в высшей степени эгоцентричны. Кто-то из них умеет любить?

Мне кажется, эгоцентричны не только мои персонажи, но и люди вообще – особенно в чужой смерти, которая заставляет вспомнить о собственной конечности. Каждый из моих героев любит – кого-то или что-то. Но если выделить, то для меня с любовью в этом тексте связан, пожалуй, Алёша как человек, который умеет и получать, и давать, и видеть, когда стоит отойти в сторону.

Как-то вы заметили, что протагонист – сам читатель, который выбирает главного героя. Для меня это отчужденный Никита Буянов, но мне не близок его роковой выбор. Вы полностью понимаете и принимаете его решение закончить жизнь самоубийством?

Я понимаю выбор Никиты, но если бы принимала, то наверняка в книге была бы отдельная глава от его лица. Он решил уйти, и теперь за него говорят другие и по-своему трактуют поступок, а у него такого права больше нет. Это и есть расплата за его выбор.

Вы затрагиваете тему суицида, которая в нашем обществе до сих пор табуированная.Подтверждая, что открытость к её обсуждению и чуткость близких могут не допустить ужасные события.

Это действительно большая проблема. У нас очень высокий процент самоубийств, мы постоянно занимаем высокую позицию в мире. И что хотелось бы подчеркнуть, явный гендерный перекос в сторону мужчин. Конечно, это связано и с пресловутым «мальчики не плачут», а мужчины не выражают эмоции, потому что это не одобряется социальными нормами. Но если мальчики не плачут, то что им остается – агрессия? Агрессия, направленная в том числе на себя? Безусловно, внимания к этой проблеме должно быть больше, но при этом обстоятельного разговора не выходит. «Загадочная смерть студента» на обложке книги – следствие этой политики не разговора о важном.

Для пишущего текст может быть своего рода терапией. Что «Протагонист» помог вам понять о себе?

Он помог лучше увидеть себя в разных ситуациях, проблемные точки, нерешенные вопросы. И при этом он, в том числе дал рецепт решения спорных случаев. Например, до «Протагониста» я не решилась бы оставить свою работу – первую и главную, ту, что составляла часть моей идентичности.

Значит, вы не случайно завершили многолетнюю карьеру преподавателя в престижном университете после выхода одновременно двух своих романов в условном стиле «темной академии»?

Тут много факторов – в том числе сработал эффект 2022 года, когда многие начали пересматривать свои приоритеты, искать то, что важно здесь и сейчас, не откладывая жизнь на потом. Выход книг, безусловно, стал моей опорой, но я решилась уйти еще до писательского взлета, скорее, на моем преподавательском снижении, скажем так.

От ваших текстов реально сложно оторваться, и это приятное чувство. Как вы это делаете?

Я пишу то, что мне самой было бы интересно прочитать, и я действительно ценю вещи, от которых сложно оторваться. Когда пропускаешь свою станцию метро, когда живешь с этим текстом какую-то параллельную жизнь. И да, конечно, я уже поколение кино- и сериальной культуры со сценарными приемами в том числе.

«Хороший писатель знает – никто не даст ему дельный совет», − так обожаемый вами Фолкнер высказался о писательстве. Согласны с ним? И какой вопрос бы ему задали?

Самому Фолкнеру дали важный совет еще на заре его карьеры – и это сделал Шервуд Андерсон, который и посоветовал ему не играть в потерянное поколение, а писать о том, что он знает. Так мы и получили целый йокнапатофский мир. А спросить у Фолкнера я бы хотела, пожалуй, о том, как ему писалось, когда он уже знал, что его пик, его самые великие тексты остались позади? В СССР больше знали позднего Фолкнера – боюсь, если бы мое знакомство началось с той же трилогии о Сноупсах, оно бы тем и закончилось.

Интервью: Кристина Высоцкая
Коллаж: Виктория Горохова