Василий Авченко – журналист, писатель, живущий во Владивостоке, и хедлайнер Всероссийского литературного форума #РыжийФест-2023. Почти все его эссе и рассказы о том, как и чем живёт Дальний Восток, и почти все они документальные. «Сама эта земля освоила пришельцев. Она нас одальневосточила, тихоокеанизировала», – объясняет он, кажется, код территории в одной из своих книг.
По вкусу капли морской воды можно почувствовать вкус всего океана. Что вы исследуете в своём творчестве, что красной нитью проходит через все ваши книги?
Андрей Битов говорил, что писатель всю жизнь пишет один и тот же текст. Кажется, так оно и есть. С одной стороны, я исследую время и место: Дальний Восток сегодня и вчера. С другой – в этой теме отражается всё и сразу: человек, его место в мире, путь и предназначение… А оптика, волшебное стекло, через которое автор смотрит и что-то открывает, может быть каким угодно – Владивосток, камни, рыбы, море… Можно писать романы о мебели, капусте, королях, игральных картах – если это будет написано хорошо, это будет ровно о том же, о чём и вся остальная хорошая литература. Есть, наконец, собственная личность – самый удобный для препарирования материал, в которой тоже отражается океан, человечество. Мне бы только не хотелось слишком замыкаться на себе – следует всегда помнить, что мир куда больше, чем твои личные пристрастия, желания и обиды.
А какие темы вам кажутся пока неотрефлексированными в литературе?
Да всё, по-моему, отрефлексировано, – литература ведь столетиями говорит об одном и том же. О любви, о войне, о смерти, о невозможности счастья… Другое дело, что тут есть магия: всегда можно сказать новое слово о старом. История повторяется по-новому, на новых витках диалектической спирали, приходят новые люди… Тем литература живёт и движется. Это – по большому счёту. А если взять более частный вопрос, то мне бы хотелось большей представленности наших провинций, окраин, медвежьих углов, захолустий. В 1960-х, к примеру, появились великие сибиряки – Вампилов и Распутин, которые жили в Иркутске и писали о нём, и их читали во всей стране и даже во всём мире, и никто их не считал провинциальными авторами. Пример из нашего времени – появление у Урала и у всех нас Алексея Иванова. Впору провозгласить лозунг: каждой территории России – по Иванову! Даёшь ивановизацию всей страны!
Алексей Иванов – один из хедлайнеров Всероссийского литературного форума #РыжийФест-2023. В книге «Хребет России» он пишет, что судьба Урала – быть местом встречи, если буквально Европы и Азии, и порождать что-то новое. Опишите культурный код Дальнего Востока.
На самом деле граница Европы и Азии давно сдвинулась далеко на восток – по мере продвижения России к Китаю и к Тихому океану. Сейчас подлинная граница Европы и Азии – как раз у нас, в Забайкалье, в Приморье, на Сахалине, хотя консервативная география никак не пересмотрит своих устаревших представлений. Этот самый код, эта международная миссия перешла от Урала к Дальнему Востоку. Здесь стыкуются Россия и восточные цивилизации, суша встречается с морем. Вот это, наверное, ключевое обстоятельство. Русский человек дошёл до Тихого океана и встретился с настоящими азиатами – китайцами, корейцами, японцами. Это, может, из Франции или Германии русские могут показаться азиатами, но здесь-то мы понимаем, кто на самом деле – азиат, а кто – европеец! Или – евразиец, если вспомнить философов-евразийцев, Льва Гумилёва и так далее. Теперь Владивосток, ещё недавно закрытый военно-морской порт, называют «контактной зоной» и «окном в Азию». Залив Петра Великого, на берегах которого расположился Владивосток, назван именем императора не случайно… Но код территории в двух словах, конечно, не опишешь. Я пытаюсь сформулировать всё это в своих книгах – рекомендую «Кристалл в прозрачной оправе» и «Дальний Восток. Иероглиф пространства».
Сейчас у нас «Восточный поворот». Если бы вам поручили апгрейд Дальнего Востока, что бы вы сделали в первую очередь?
Да, говорят о повороте на Восток. Надеюсь, что за риторикой последует и практика. Но пока, несмотря на ряд серьёзных шагов и инфраструктурных проектов, Дальний Восток остаётся депрессивным регионом. Отток населения продолжается даже из нашего сравнительно тёплого и развитого Приморья, не говоря уже о «северах». Комфорт, качество и стоимость жизни, карьерные перспективы, доступ к материальным и культурным благам – вот тут по-прежнему есть огромный дисбаланс между Москвой и нашей окраиной, и молодёжь, конечно, едет в столицу. Вот в этом направлении и надо работать, выравнивать дисбаланс… Что бы сделал я? Открыл бы Тихоокеанскую киностудию. И снимал кино о хунхузах, старателях, моряках, авантюристах, бичах и героях.
Андрей Битов говорил, что писатель всю жизнь пишет один и тот же текст. Кажется, так оно и есть. С одной стороны, я исследую время и место: Дальний Восток сегодня и вчера. С другой – в этой теме отражается всё и сразу: человек, его место в мире, путь и предназначение… А оптика, волшебное стекло, через которое автор смотрит и что-то открывает, может быть каким угодно – Владивосток, камни, рыбы, море… Можно писать романы о мебели, капусте, королях, игральных картах – если это будет написано хорошо, это будет ровно о том же, о чём и вся остальная хорошая литература. Есть, наконец, собственная личность – самый удобный для препарирования материал, в которой тоже отражается океан, человечество. Мне бы только не хотелось слишком замыкаться на себе – следует всегда помнить, что мир куда больше, чем твои личные пристрастия, желания и обиды.
А какие темы вам кажутся пока неотрефлексированными в литературе?
Да всё, по-моему, отрефлексировано, – литература ведь столетиями говорит об одном и том же. О любви, о войне, о смерти, о невозможности счастья… Другое дело, что тут есть магия: всегда можно сказать новое слово о старом. История повторяется по-новому, на новых витках диалектической спирали, приходят новые люди… Тем литература живёт и движется. Это – по большому счёту. А если взять более частный вопрос, то мне бы хотелось большей представленности наших провинций, окраин, медвежьих углов, захолустий. В 1960-х, к примеру, появились великие сибиряки – Вампилов и Распутин, которые жили в Иркутске и писали о нём, и их читали во всей стране и даже во всём мире, и никто их не считал провинциальными авторами. Пример из нашего времени – появление у Урала и у всех нас Алексея Иванова. Впору провозгласить лозунг: каждой территории России – по Иванову! Даёшь ивановизацию всей страны!
Алексей Иванов – один из хедлайнеров Всероссийского литературного форума #РыжийФест-2023. В книге «Хребет России» он пишет, что судьба Урала – быть местом встречи, если буквально Европы и Азии, и порождать что-то новое. Опишите культурный код Дальнего Востока.
На самом деле граница Европы и Азии давно сдвинулась далеко на восток – по мере продвижения России к Китаю и к Тихому океану. Сейчас подлинная граница Европы и Азии – как раз у нас, в Забайкалье, в Приморье, на Сахалине, хотя консервативная география никак не пересмотрит своих устаревших представлений. Этот самый код, эта международная миссия перешла от Урала к Дальнему Востоку. Здесь стыкуются Россия и восточные цивилизации, суша встречается с морем. Вот это, наверное, ключевое обстоятельство. Русский человек дошёл до Тихого океана и встретился с настоящими азиатами – китайцами, корейцами, японцами. Это, может, из Франции или Германии русские могут показаться азиатами, но здесь-то мы понимаем, кто на самом деле – азиат, а кто – европеец! Или – евразиец, если вспомнить философов-евразийцев, Льва Гумилёва и так далее. Теперь Владивосток, ещё недавно закрытый военно-морской порт, называют «контактной зоной» и «окном в Азию». Залив Петра Великого, на берегах которого расположился Владивосток, назван именем императора не случайно… Но код территории в двух словах, конечно, не опишешь. Я пытаюсь сформулировать всё это в своих книгах – рекомендую «Кристалл в прозрачной оправе» и «Дальний Восток. Иероглиф пространства».
Сейчас у нас «Восточный поворот». Если бы вам поручили апгрейд Дальнего Востока, что бы вы сделали в первую очередь?
Да, говорят о повороте на Восток. Надеюсь, что за риторикой последует и практика. Но пока, несмотря на ряд серьёзных шагов и инфраструктурных проектов, Дальний Восток остаётся депрессивным регионом. Отток населения продолжается даже из нашего сравнительно тёплого и развитого Приморья, не говоря уже о «северах». Комфорт, качество и стоимость жизни, карьерные перспективы, доступ к материальным и культурным благам – вот тут по-прежнему есть огромный дисбаланс между Москвой и нашей окраиной, и молодёжь, конечно, едет в столицу. Вот в этом направлении и надо работать, выравнивать дисбаланс… Что бы сделал я? Открыл бы Тихоокеанскую киностудию. И снимал кино о хунхузах, старателях, моряках, авантюристах, бичах и героях.
Одна из ваших последних книг, написанная в соавторстве с Алексеем Коровашко, «Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке» о культовом путешественнике, полярнике и геологе. Чем, на ваш взгляд, она может быть полезна современным читателям?
Во-первых, Куваев – прекрасный и незаслуженно подзабытый прозаик. Во-вторых, он относится к тому типу писателей, у которых жизнь не менее интересна, чем произведения. Это тип Хемингуэя, Джека Лондона, Экзюпери. Вот мы и решили написать большую книгу о Куваеве, сделав её в равной степени биографической и литературоведческой. Кроме того, она не только о Куваеве. Это рассказ о времени и месте, о Дальнем Севере эпохи позднего СССР. Освоение Дальнего Севера – это не только прокладка дорог на вечной мерзлоте, воздвижение фабрик и городов в глухих распадках, добыча золота или олова из-под снега. Это целое поколение заворожённых Севером поэтов и прозаиков – очарованных странников, идеалистов, романтиков. В их произведениях запечатлены и территория, и эпоха – со всеми надеждами, поисками, победами и разочарованиями. Наша северная литература – подлинный золотой запас, «энзэ» для новых поколений.
Куваев писал самую настоящую антиофисную прозу, когда ещё не было самого этого слова. Он боролся с обществом потребления, когда оно только набирало силу. Писатель, подобно гравиметру – чуткому геофизическому прибору, с которым работал горный инженер Куваев, – чувствовал это раньше многих.
Олег Куваев и его друзья сформулировали особый моральный кодекс северянина: не дешеви, не лукавь, не пижонь, не ной, работай, иди вперёд и прямо, отвечай за себя, за товарища и за общее дело. По этому кодексу, писал Куваев, могло прощаться всё или очень многое, кроме «дешёвки в работе, трусости и жизненного слюнтяйства». Он и сам жил в точности по этому кодексу – и на Севере, и на «материке». Свидетельство тому – его честная, чистая, достойная, поистине нержавеющая литература.
Конечно, Куваев – первопроходец, который не боялся жить по мечте. Как быть таким же внутренне свободным человеком? Вас в нём больше всего именно это восхищает?
Не сказать, что прямо первопроходец. В ХХ веке время первопроходцев уже ушло, и сам Куваев об этом тосковал. «Пятидесятые и начало шестидесятых годов на Чукотке были, вероятно, последними годами экзотической геологии, ибо и в этой науке всё большее место занимают трезвый расчёт и возросшая материально-техническая база, — писал он в «Дневнике прибрежного плавания». — Даже сейчас, спустя несколько лет всего, вряд ли разрешат проводить маршрут на байдаре или на собаках вокруг острова. Об этом уходящем времени, конечно, будут жалеть, как мы жалеем о времени парусных кораблей».
Но он делал что мог. С гордостью говорил: «Я стал “специалистом” по проведению всяких экспедиций максимально диким способом… Мои услуги требуются тогда, когда нет денег на нормально организованные работы, или нет людей, или просто надо сделать дурную работёнку, которая может выехать организационно только на темпераменте исполнителя». Он был «универсальным солдатом»: работал летом и зимой, в голод и холод, мог ездить верхом и на собаках, вместо вертолёта использовать лодку или лыжи, сдружился с лётчиками полярной авиации, байдарными капитанами и каюрами, нарушал все инструкции и выдавал результат.
А внутренняя свобода – она либо есть, либо нет, это как чувство юмора или музыкальный слух. Думаю, для писателя это необходимое свойство натуры. Куваев порой был даже слишком свободным. Именно что «нерегламентированным», это его слово. Не хотел ходить на службу и сидеть там с девяти до шести. Но если чувствовал внутреннюю необходимость – работал как одержимый, и в геофизике, и в литературе, и в полях, и за рабочим столом. Но начальство, к сожалению, чаще судит о человеке по формальным признакам: прогулял работу – значит, бездельник… Это одна из причин того, почему перспективный учёный Куваев оставил геологию и стал свободным художником. Жалел, что не успел подготовить диссертацию. Ему наука нравилась по-настоящему. Прекрасный человек, доктор геолого-минералогических наук, товарищ Куваева Борис Седов, с которым я встречался в Магадане незадолго до его трагической гибели, сказал так: «Как геофизику мне жаль, что Куваев изменил науке с литературой, но как читатель этот выбор считаю правильным. То, чего он не сделал в науке, наверное, сделали другие. Того, что он сделал в литературе, не сделал никто».
Книги Василия Авченко с завидной регулярностью номинируют на престижные премии в мире литературы. В этом году его нон-фикшен «Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем» − финалист Национальной премии «Большая книга»!
Как журналист вы много путешествовали. Правда, что вы были в Северной Корее? Расскажите, пожалуйста, об этом.
На самом деле не очень много. Больше носило по нашим северам, по Сибири, Колыме, Чукотке… Например, я не был в Париже, Берлине и Лондоне – и, скорее всего, никогда не буду. Не был ни в Турции, ни в Таиланде – и не переживаю на этот счёт. В КНДР действительно был, раза четыре. В Республике Корея тоже. КНДР – прекрасная страна, своеобразная, интересная. С огромным чувством собственного достоинства. Небогатая, но гордая, красивая, идеалистичная. Если уж о благосостоянии – оно постепенно растёт, голода там нет. Впервые я побывал там почти двадцать лет назад, в последний раз – четыре или пять лет назад, динамика налицо. И ещё: там бережно хранят могилы наших бойцов, погибших в 1945 году при освобождении Кореи от японцев. Это правильно.
Вы сказали как-то, что соседство с азиатской культурой нужно более активно использовать. Как это можно реализовать?
Нужно, можно, интересно, но как именно – не очень понятно. У нас, на самом деле, серьёзнейший культурный барьер, и он куда сильнее любого железного занавеса. Разные образы мира в голове, разные способы мышления. Мы ведь выросли на русской, европейской, американской культуре – литературе, кино, музыке, и это не случайно. Китай, Японию, Корею мы по-прежнему знаем очень слабо, культурный барьер прочный. Едва ли тот же самый средний человек с ходу назовёт, к примеру, две или три фамилии корейских писателей. С японскими чуть получше, но… Надо открывать для себя друг друга, однако, как это делать и насколько это реально – я не знаю.
К слову, Челябинская область – одна из книжных краёв страны. Можно ли то же самое сказать про Дальний Восток?
Искренне рад за вас. Про Дальний Восток едва ли можно сказать что-то подобное. Слишком нас тут мало. Ближайший миллионник – Красноярск, а до него пять тысяч километров, полстраны. Отсюда Урал буквально кажется Подмосковьем.
Советская система разрушилась, а она была – взять хотя бы Дальиздат или Магаданское и Хабаровское книжные издательства… Сейчас почти всё живое, что есть, – это усилия отдельных энтузиастов. Во Владивостоке работает издатель Александр Колесов, в Магадане – издатель Павел Жданов. Это подвижники и герои. Но уйди они – я не уверен, займёт ли кто-то «свято место». Да, есть и хорошие новости – новые фестивали, обновлённые библиотеки, премия имени Рытхэу на Чукотке и прочее, но вот эту питательную чернозёмную среду крайне сложно создавать. Это долгий, непростой, комплексный процесс.
На самом деле не очень много. Больше носило по нашим северам, по Сибири, Колыме, Чукотке… Например, я не был в Париже, Берлине и Лондоне – и, скорее всего, никогда не буду. Не был ни в Турции, ни в Таиланде – и не переживаю на этот счёт. В КНДР действительно был, раза четыре. В Республике Корея тоже. КНДР – прекрасная страна, своеобразная, интересная. С огромным чувством собственного достоинства. Небогатая, но гордая, красивая, идеалистичная. Если уж о благосостоянии – оно постепенно растёт, голода там нет. Впервые я побывал там почти двадцать лет назад, в последний раз – четыре или пять лет назад, динамика налицо. И ещё: там бережно хранят могилы наших бойцов, погибших в 1945 году при освобождении Кореи от японцев. Это правильно.
Вы сказали как-то, что соседство с азиатской культурой нужно более активно использовать. Как это можно реализовать?
Нужно, можно, интересно, но как именно – не очень понятно. У нас, на самом деле, серьёзнейший культурный барьер, и он куда сильнее любого железного занавеса. Разные образы мира в голове, разные способы мышления. Мы ведь выросли на русской, европейской, американской культуре – литературе, кино, музыке, и это не случайно. Китай, Японию, Корею мы по-прежнему знаем очень слабо, культурный барьер прочный. Едва ли тот же самый средний человек с ходу назовёт, к примеру, две или три фамилии корейских писателей. С японскими чуть получше, но… Надо открывать для себя друг друга, однако, как это делать и насколько это реально – я не знаю.
К слову, Челябинская область – одна из книжных краёв страны. Можно ли то же самое сказать про Дальний Восток?
Искренне рад за вас. Про Дальний Восток едва ли можно сказать что-то подобное. Слишком нас тут мало. Ближайший миллионник – Красноярск, а до него пять тысяч километров, полстраны. Отсюда Урал буквально кажется Подмосковьем.
Советская система разрушилась, а она была – взять хотя бы Дальиздат или Магаданское и Хабаровское книжные издательства… Сейчас почти всё живое, что есть, – это усилия отдельных энтузиастов. Во Владивостоке работает издатель Александр Колесов, в Магадане – издатель Павел Жданов. Это подвижники и герои. Но уйди они – я не уверен, займёт ли кто-то «свято место». Да, есть и хорошие новости – новые фестивали, обновлённые библиотеки, премия имени Рытхэу на Чукотке и прочее, но вот эту питательную чернозёмную среду крайне сложно создавать. Это долгий, непростой, комплексный процесс.
Наша северная литература – подлинный золотой запас, «энзэ» для новых поколений.
Самый глубокий и большой океан на Земле берёт своё начало во Владивостоке. Согласны, что устаревшее название – Великий океан, ему больше соответствует?
Не берёт он тут начало, да и нигде не берёт, это же не река. Владивосток, как, допустим, и Сан-Франциско, просто находится на одной из его окраин. Думаю, Тихий океан нас и не замечает, слишком мы мелки для его масштаба. Да, лучшее имя – Великий. Ну какой он Тихий? Он такой же тихий, как Дон в романе Шолохова. Самое неудачное название в истории великих географических открытий. Тут Магеллан, конечно, погорячился.
Часто приходите к океану?
Вот буквально только что вылез из воды, освежился. Но у нас не говорят «океан», говорят – «пойдём на море». Его и в окно всегда видно, Владивосток – он же на полуострове.
Текст: Кристина Высоцкая
Фото: личный архив героя
Не берёт он тут начало, да и нигде не берёт, это же не река. Владивосток, как, допустим, и Сан-Франциско, просто находится на одной из его окраин. Думаю, Тихий океан нас и не замечает, слишком мы мелки для его масштаба. Да, лучшее имя – Великий. Ну какой он Тихий? Он такой же тихий, как Дон в романе Шолохова. Самое неудачное название в истории великих географических открытий. Тут Магеллан, конечно, погорячился.
Часто приходите к океану?
Вот буквально только что вылез из воды, освежился. Но у нас не говорят «океан», говорят – «пойдём на море». Его и в окно всегда видно, Владивосток – он же на полуострове.
Текст: Кристина Высоцкая
Фото: личный архив героя