Ловец слов

Вы с детства любите книги, даже признавались, что в то время они играли для вас большую роль, чем друзья. Книги помогали уйти от реальности, когда вы разочаровывались в жизни. Помните, какое художественное произведение пробудило в вас интерес к чтению?

Первым и, думаю, самым ярким читательским опытом стал для меня цикл сказочных повестей Александра Волкова, открывающийся книгой «Волшебник Изумрудного города». В моей жизни тогда случилось настоящее колдовство. Реальному миру в моём восприятии пришлось очень сильно потесниться, освобождая пространство солдатам Урфина Джюса, стаям летающих обезьян и остальным выдумкам русского последователя Фрэнка Баума. Потом были «проглочены» тома Жюля Верна, Роберта Стивенсона и всё, что касалось рыцарей и пиратов. Параллельно шли повести о школе («Васек Трубачев и его товарищи», «Витя Малеев в школе и дома», «Педагогическая поэма»). Затем наступил героический этап («Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке» и многое из Джека Лондона). Запоем читал про путешествия (книги Тура Хейердала, «Два капитана» и т. д.). Все эти тексты по большому счёту вылепили из меня то, чем я являюсь на данный момент.

А стиль жизни каких писателей вам близок?

Меня всегда очаровывал образ жизни Джеральда Даррелла (писатель, натуралист, основатель Фонда охраны дикой природы. − Прим. ред.). Жаль, что в моей жизни не случилось таких приключений. По юности, разумеется, привлекали подвиги Хемингуэя, но со временем они стали казаться суетными и отчасти продиктованными тщеславием.

В этом году акция «Библионочь» в Публичной библиотеке пройдёт под названием «Ловец слов». Слово – единственный инструмент писателя, но оно не всегда может выразить то, что внутри.

Услышать своё дыхание и найти ему точное выражение в словесной форме – ключевая писательская задача. Ещё более сложный процесс – передача того, что слова описать не в силах. Настоящий писатель живёт не в словах. Он пользуется ими лишь для того, чтобы сообщить о большем.

Вы говорили, что не быть писателем в России – невозможно, так как тут драма везде.

Материала у нас действительно много. Если прибавить сюда мощную литературную традицию, получается богатая почва и средства для её возделывания.

Но вы всегда даёте читателю надежду. Как в повести и одноимённой экранизации «Жажда» о молодом человеке, который вернулся домой после чеченской кампании с обожжённым лицом. Он обрёл себя заново благодаря любви и искусству. Это тяжёлая история, однако она оставляет после себя ощущения света. Как вы это делаете?

Это не я делаю. У нас у всех такая жизнь. Мы все живём в инфернальном Элизиуме. Например, вино само по себе прекрасно, но мало кто может остановиться после двух бокалов. Страдание имманентно заложено в саму идею наслаждения. Потому что страдает не только тот, кто продолжил, но и тот, кто после второго бокала прекратил. Ему точно хотелось больше.

Вы также автор идеи российского сериала-хита «Нулевой пациент», который основан на реальных событиях. Расскажите, когда узнали об этой истории и как она превратилась в суперуспешный проект?

Этот страшный случай я помнил с конца 80-х годов. Тогда о нём заговорила вся страна, и паника докатилась даже до Якутска, где я тогда жил. Люди реально боялись друг друга, неизвестности, заразы. Позже с развитием информационного поля мы постепенно стали привыкать к подобному, пережив птичий, свиной и какой только там не придумали грипп, плюс коровье бешенство, от которого, как уверяли СМИ, через пятнадцать лет после съеденной котлеты мозг превратится в кисель. Однако до катастрофы в Элисте информация всё-таки ещё не воздействовала как оружие массового поражения. Именно там началась эпоха уязвимости общественного сознания. Когда кинокомпания «Среда» обратилась ко мне с просьбой о материале, похожем на американский сериал «Чернобыль», я, не задумываясь, ответил: «Калмыкия, ВИЧ».

В одном из интервью вы сказали, что пишите об осознании собственной смертности и мысли, что человек бесконечен. В чём это заключается, и, как считаете, какая ваша книга обеспечила вам литературное бессмертие?

Насчёт литературного бессмертия рассуждать – дело потешное, но пустое. Никто никогда ничего не знает. Во-первых, среди современников Пушкина наверняка были поэты познаменитее в обществе, чем он, а, во-вторых, всё ещё так может случиться, что и его забудут. «Ничто не есть, – пишет Платон в диалоге “Теэтет”. – Всё становится». Мир действительно переменчив и текуч. Но вот личность человека, мне кажется, неизменна. И телесные границы для неё – лишь временный фактор сдерживания. Бесконечность её в любом случае утвердится.

Искусственный интеллект уже пишет книги с писателями. С любопытством или осторожностью относитесь к новым формам существования текста?

К проблематике нейросети я довольно равнодушен. Меня лично она не касается, а уж как там общество с ней управится – это его дело.

Над какими проектами сейчас работаете?

Есть замысел пьесы для знаменитого театра. Обсуждаем его с одним Народным артистом. Летом начинаются съёмки двух полнометражных картин по моим текстам. Планируется новеллизация «Нулевого пациента». Разрабатывается вселенная для двух подростковых кинопроектов. Придумывается второй том «Розы ветров».

Важно знать

Фамилия писателя староверческая. По образованию филолог и театральный режиссёр. Первую повесть Андрея Геласимова опубликовали, когда ему было 35 лет. Среди его популярных произведений – «Рахиль», «Жажда», «Степные боги», «Чистый кайф», «Роза ветров». Автор Тотального диктанта-2020. Ведёт семинар прозы в литературном институте имени Горького.

Текст: Кристина Высоцкая
Фото: Аркадий Богатырев